(Друкуємо мовою оригіналу)

Есть несколько ипостасей теперешней луганской жизни. Например, телевизионная и реальная. Я подразумеваю местное телевидение – потому что все модели жизни в «ЛНР», создаваемые силами людей, которые здесь не были никогда, или несколько лет, или были проездом, гораздо менее интересны.

Телевизионная и реальная отличаются не тем, что в телевидении много вранья. Вранья как такового, пожалуй, и нет. Просто берутся произвольные стороны луганской жизни, например «героизм луганчан». И делается цепь передач, посвященных героизму. Это нетрудно, потому что героизм луганчан имеет такие масштабы, что давно вывел их в параллельный мир и позволяет в нем существовать несколько лет.

В реальной жизни мало кто из луганчан существует под знаком мысли «я – герой». Например, потому что герой – это человек, совершивший очень тяжелую работу и нуждающийся после нее в отдыхе. Отдыха у нас нет. Героизм предлагают повторить на бис, подать в профиль, в ортогональной проекции, потом героизм субботний, героизм соусированный, героизм пролонгированный…. и так без конца. Награда же постоянно отодвигается.

Кто конкретно требует? Персонально – никто. Жизнь. То есть, бывают у кого-то ситуации, когда его просят влезть на табуретку и «показать героя», но это особый тип людей и ситуаций и погоды они не делают. И это все-таки скорее для мероприятий и телевидения.

Сегодняшний героизм порой сводится просто к тому, чтобы нести повседневную ношу и сохранять лицо. Например, участвуя в обычных ритуалах, праздник Пасхи, допустим. Новый год. Ты не думаешь о том, сможешь ли ты выжать из своего заезженного войной организма эйфорию под Новый год. Но покупаешь и наряжаешь елку, потому что это часть той жизни, которую ты считаешь правильной, нормальной.

Пасха предполагает, наверное, религиозность, веру, пост, надежду на чудо.

Что чуду есть место в нашей жизни, я убеждался неоднократно, так что уговаривать меня не нужно. Конечно, я не постился. Поститься в нашем случае– это означает просто себя добить.

Как бы то ни было, я решил на Пасху попасть в храм. Причем самый отдаленный от моего дома. Я хотел понять, смогу ли я туда дойти после всей суммы подвигов.

16 апреля город был совершенно пуст. О таких моментах я давно не ломаю голову. Я привык к пустому Луганску, и он мне нравится. Тем более, когда он такой: чисто убранный, с побеленными бордюрами, свежей зеленью. И распустившимися цветами на абрикосах. Посреди совершенно пустого Луганска стояла машина такси. Одна. Как в хокку. Я узнал цену проезда. Вспомнил про свой план идти пешком. Прошел сто метров. Вернулся обратно и сказал:

– Поехали.

По дороге таксист рассказал мне свою историю, поделился мечтами и мифами. Он грезит о большом городе, где «люди зарабатывают деньги», понимаете ли.

Я слушал и радовался, что дорогу к храму можно преодолеть на такси.

В храме встретил я множество людей, на которых не надо наводить подзорную трубу, чтобы понять, что они очень бедны. Все с трогательными пасхальными корзинками, многие с грудными детьми.

Неподалеку столовая на открытом воздухе, там весело. Таксист, молодой еще, с сердцем взорванным видением Большого Города, не чужд и ЗОЖ, подтрунивал над верующими, которые не преминут остограммиться после посещения церкви. Я не спорил. Берег силы. Но, по правде сказать, меня восхищают люди, способные ввести в себя поллитра и более водки или вина, например, в 30-градусную жару, не говоря уже о прекрасном весеннем дне. Я им откровенно завидую. Я бы тоже так хотел. Но, увы, после суммы подвигов уже не смогу.

Теперь мне надо еще одолеть обратный путь, путь ИЗ храма (почему-то никто не думает о том, что дойдя до храма, он там не сможет остаться навеки, придется возвращаться). Иду по пустому Луганску. Отмечаю все памятные места ( через каждые пять метров). Половину пути преодолеваю пешком.

Потом опять вижу такси. Теперь колеблюсь меньше.

Беру такси. Второй разговор. Таксист тоже видит пустоту города, но, в отличие от меня, немало ею взволнован. И ломает голову над загадкой бытия: то ли все поехали на кладбище, то ли нечто иное. Наконец, формирует свое хокку:

На его малой родине все друг другу родственники.

На Пасху все они на кладбище

Все всех просят помянуть кого-нибудь.

И уже к полудню все

Абсолютно пьяные.

Я усматриваю в этом хокку тонкую перекличку с историей таксиста-1 о Городе Солнца, где Все Зарабатывают Деньги, предаются здоровым привычкам и уже к сорока годам Становятся Миллионерами.

После чего интегрирую тексты двух своих сегодняшних ангелов и думаю, что надо бы выпить коньяку.

Надо бы. Если повторить эту мысль сорок раз и найти или придумать глобальную причину, почему это надо, могло бы получиться.

***

Ну и ладно. Главное, до Храма добрался на Пасху. С помощью всего двух таксистов и пятисот рублей.

В заключение хочу заметить простое: кино-, теле– и литературные истории героизма предполагают, что после всякого подвига, длиной в пять минут или десять лет любой герой свеж, бодр, может отбить чечетку, объехать с лекциями про войну пять материков и помочь восьми сотням девственницам, желающим иметь от героя ребенка, решить эту проблему.

В общем, никто пока не догадался, что это не совсем так и в самом лучшем случае герой просто немного жив. Не так отчетливо, как цирковой акробат, конечно. Немного.

Но на этот счет никто не заморачивается, потому что в идеале героя уже давно нет на свете, а оставшиеся бодро и жизнерадостно возводят ему памятник и клянутся никогда не забывать его подвиг.

И коньяк пьют на банкете по случаю открытия памятника.

Петр Иванов, психолог, город Луганск

Джерело