У нас переселенцы занимаются душевным эксгибиционизмом – Наталия Ворожбит
(Друкуємо мовою оригіналу)
«Театр переселенца», фильм о бойцах украинской армии, сражавшихся за Донецкий аэропорт, фильм «Ворошиловград» по мотивам романа Сергея Жадана о буднях Донбасса середины нулевых годов… Украинские писатели, сценаристы и режиссеры уже переосмысливают события на Донбассе последних двух лет. По мнению известного украинского драматурга Наталии Ворожбит, которая создает постановки, в том числе для «Театра переселенца», художники просто не могут не отрефлексировать происходящее вокруг. Поэтому они и выражают это в своем творчестве. А особенно когда это касается людей, которые пережили войну, вынуждены были бежать от нее.
Об этом Наталия Ворожбит рассказала в эфире радиопрограммы «Донбасс Реалии».
– Наталья, уже в этой студии были Ваши коллеги, соавторы по «Театру переселенца»: Ваш пресс-секретарь Анастасия Пугач, военный психолог Алексей Корочинский. Мне интересно послушать от Вас, почему Вы стали заниматься этим проектом? Вы, насколько я понимаю, один из его основателей?
Наталия Ворожбит
– Мы вместе с немецким режиссёром Георгом Жено, и позже подключился Леша Корочинский, решили создать такой проект. Решили спонтанно, на самом деле. Началось с того, что мы поехали в Николаевку с волонтерами помогать детям из школы №3. В результате, мы с ними сделали спектакль, свидетельский, где дети сами рассказывают свои истории.
– Николаевка – это город в Донецкой области, который пережил бомбежку и бои?
– Да-да. Школа была разбомблена, и детей, действительно, так или иначе, коснулась война. И получился спектакль, который нас всех очень зацепил и, в общем, завел на последующую деятельность. Мы крепко задумались обо всем, что происходит, и как с этим работать именно нам – людям театра. А с этим надо работать, это кажется очень важным. И мы начали подобный проект делать с переселенцами: выслушивать их истории и показывать их на сцене. Первый проект такой мы сделали во Львове. Но это был такой work in progress, он был не завершён. А уже в Киеве, имеем более стабильную базу, здесь почти все мы живем, мы стали собирать людей, потому что статистика действительно печальная. Переселенцев очень много и у них нет, практически, таких мест, где бы они могли собираться и выговариваться, чтобы это было не лечением с каким-то грустным оттенком, а, чтобы это было творчеством еще. Это какое-то сотворчество.
– И тусовка своего рода?
– И тусовка, конечно. Это очень важно, люди, действительно, в результате, находят друг друга, дружат, общаются, придумывают совместные проекты. Это важно и полезно всем нам.
– Это важно только для переселенцев? К вам на спектакли приходят только переселенцы и задумывалось ли это только для переселенцев, или нет?
– Конечно, нет. В первую очередь это направлено на то, чтобы возникал диалог между местными жителями и переселенцами. Потому что ни для кого не секрет, что существуют стереотипы о переселенцах, существует какое-то недовольство может быть между местными жителями, какие-то вопросы. И вот на эти вопросы можно прийти и поговорить прямо у нас в театре. После каждого спектакля у нас обсуждения, как правило. То есть, можно задавать их, можно высказывать недовольство, а у многих просто вопросы отпадают какие-то. После детского спектакля «Николаевка», который мы возили во Львов, в Германию, и в Киеве показывали 3 или 4 раза, люди говорят, что у них поменялось мнение. Понимаете, дорогого стоит такое высказывание.
– Наталья, Вы говорите о том, что люди искусства должны заниматься вот этими проблемами переселенцев, городов, людей, которые пережили войну, почему?
– А чем еще они должны заниматься, если не тем, чтобы рефлексировать как-то жизнь, которую они живут? Художник он рефлексирует то, что он переживает. Он как-то должен на это реагировать. Для кого-то достаточно подпитываться каким-то глубоким прошлым. Мне кажется, неразрывная связь существует. Для меня, например, совершенно очевидно, что я не могу чем-то другим заниматься.
– Эта Ваша помощь – своего рода социальная миссия? Или это Ваши творческие потребности, и Вы не можете иначе?
– И творческое, и социальное, и ответственность как гражданина и как художника. На самом деле, мне это помогает. Потому что, поскольку я сама переживаю из-за этого всего, мне это помогает и разобраться, и ответить на какие-то вопросы, и может быть, снять часть вины какой-то. Потому что просто ничего не делать не хочется, не получается.
– Вы, насколько я знаю, только что вернулись из Германии, где были с гастролями: показывали несколько спектаклей, в частности «Товар» и «Николаевка». Расскажите, как вас восприняла немецкая публика? Кто пришел? О чем там говорили, если было обсуждение потом?
– Мы повезли туда фильм «Николаевка» – это экранизация нашего спектакля, и спектакль Алика Сардаряна «Товар: свидетельство военного медика». То есть, он сам рассказывает (спектакль – ред.), так как Алик был в АТО много раз, в Дебальцево, в окружении, о его личном опыте. Плюс, мой моноспектакль был. Я, когда собирала материал о Донецком аэропорте, тоже ездила на фронт с консультантом, знакомилась и разговаривала с военными. На основе такого опыта сделала такой спектакль. В общем было у нас 2 спектакля и 1 фильм. Мне говорили, что у немцев неоднозначная позиция по отношению к Украине, что они любят Путина, и поддерживают, конкретно для моего спектакля обещали каких-то возмущенных феминисток, потому что у меня там неоднозначное отношение к женщинам военных, но ничего этого мы не увидели и не почувствовали. На самом деле, очень хороший и теплый прием был. Конечно, в зале была, наверное, половина украинцев, диаспора, но и много немцев тоже было. Со спектакля Алика ушло несколько человек, они говорили, что им тяжело. Он рассказывал какие-то очень подробные медицинские вещи про войну, которые очень тяжело воспринимать. Но наша задача была показать и в первом, и во втором спектакле, что вы заблуждаетесь, что вас это не касается (немцев – ред.). Потому что мы тоже думали, что у нас никогда ничего подобного быть не может. Мы на машине туда ездили, и мы недалеко друг от друга, мы все соседи. И это может случится и с вами тоже. У нас даже были акценты в спектаклях, когда мы говорили об украинских военных, в конце наводили камеру на сидящих в зале немцев, чтобы они понимали, что они тоже могут стать солдатами, они могут погибнуть. Наш месседж таков был.
– Как думаете, донесли его?
– Не знаю, это у них надо спрашивать.
– Наталья, насколько я знаю, вашим участникам, так называемым актерам, хотя они не актеры, а действительные люди, запрещается даже записывать свои слова, какие-то впечатления для того, чтобы это было непосредственно, чтобы они переживали эти эмоции каждый раз. В чем заключается Ваша работа, как сценариста, если человек просто рассказывает, что он пережил?
– Вы же понимаете, что человек может рассказывать 2-3 часа о том, что он пережил, а у нас спектакль длится максимум 1,5 часа, и у нас, например, около 10 участников. Задача драматурга – выслушать все эти истории и выбрать 5-10 минут наиболее важного из того, что в этой истории прозвучало, о человеке этом ярко рассказать и о ситуации. Потом комбинации этих историй тоже должны быть в какой-то определенной последовательности, чтобы это имело тот эффект, который мы хотим достичь в каком-нибудь из спектаклей.
– Насколько легко люди соглашаются рассказывать о таких тонких нюансах на сцене? Мне кажется, такой душевный эксгибиционизм – это на гране морали уже. Вы не считаете это очень скользким моментом, и как люди, которые выступают, реагируют на это?
– Люди, которые к нам приходят, они уже готовы высказываться. Никто не приходит закрытый. Мы приглашаем их для того, чтобы люди рассказывали. И, на самом деле, как показывает опыт, они могут говорить долго и много. Каждый монолог во время репетиции 5 минут, а на сцене удлиняется до 10 минут, как правило, потому что люди очень хотят высказываться. А мы мало слушаем друг друга: в семье, дома, везде. Никто никого не выслушивает, а тут прекрасная возможность высказаться. Эксгибиционизм? Конечно, вот я сама прочувствовала это на своем спектакле, впервые в жизни отыграв собственный спектакль по собственной истории, я побывала в их шкуре. Я прекрасно понимаю, что это дает и как это сложно. Но им это нужно. В 95%, может больше, я вижу, что им это нужно, они об этом говорят, им становиться легче. И самое лучшее, действительно победа, это когда человеку не хочется уже рассказывать свою историю. Когда она ему уже не болит…
Подробнее в аудиозаписи эфира:
У нас переселенцы занимаются душевным эксгибиционизмом
У нас переселенцы занимаются душевным эксгибиционизмомi
▶
▶
(Радіо Свобода опублікувало цей матеріал у рамках спецпроекту для жителів окупованої частини Донбасу)