Взрывы ЛЭП разделили блокаду Крыма на "до" и "после".

Если раньше это была торговая блокада полуострова, то сейчас она превращается в гибридную войну, конечная цель которой – возвращение Крыма.

Три линии электропередач видны издалека – две высокие со стальными опорами 330 мегаватт, и одна пониже, бетонная, на 220.

На месте аварии буксуют грузовики ремонтников, разбрасывая комья глины. У разбитой колеи лежит раскрошенный бетонный столб с торчащими обрывками арматуры.
Рабочие, по колено в грязи, соединяют разорванные провода по "последней технологии" – с применением спиральных зажимов. Ремонтируют пока только линию "Каховка – Титан". От нее зависит электроснабжение нескольких районов Херсонской области. Рабочие общаются неохотно.
– Сколько времени потребуется, чтобы восстановить?
– Дня три, не меньше. Сами видите, какая погода.
Сильный ветер, мелкий дождь сечет лицо.
– А электричество пустят?
– Не знаю, это не мы решаем.
Игорь, старший электрик, уверяет, что у ремонтников не было конфликтов с участниками блокады. До этого они стояли неподалеку и ждали, пока две стороны не договорились и не дали добро на начало работ.
Рядом с ремонтниками разбита палатка участников блокады. Те наблюдают, чтобы рабочие не восстановили больше положенного. Палатку покидают только для того, чтобы завести генератор и сходить за дровами.
Чуть поодаль лежат упавшие друг на друга опоры линий мощностью 330 мегаватт. Металлические столбы, полые внутри, разорваны в клочья, лепестки покореженного металла смотрят в разные стороны. На одном из них – флаг "Айдара". Опоры восстанавливать никто не собирается, пока не примут очередное политическое решение.
На сегодняшний день линии уже восстановлены и ток по ним могут пустить в любой момент.
Генераторам путь заказан
– Разворачивай! – приказывает водителю парень в балаклаве и камуфляже. Тот везет в Крым генератор через блокпост "Чаплынка".
– Покажите документы, на каком основании вы не даете мне проехать? – гнет свою линию водитель.
– Вон видишь вагончик, там руководство сидит, иди и спрашивай, – указывает парень.
Через некоторое время водитель возвращается, молча садится в микроавтобус и уезжает в сторону приграничной Чаплынки.
– Видели, у него номера донецкие, – словно оправдывается перед нами усатый мужчина. На плече – нашивка "Днепр-1".

– А генераторы вообще не пропускаете? – уточняем.
– Вообще, – отвечает он.
– Мы и свечки скоро пропускать не будем, – вклинивается парень в балаклаве.
Когда Крым остался без света, из материковой Украины начали массово завозить генераторы.
– Пачками везут, – возмущается другой "блокадник". Таких попыток происходит до 20 в день. Каждая из них заканчивается безуспешно.
Боец из батальона "Днепр-1" расположен к разговору, охотно показывает, как обустроен блокпост.
– Идемте, покажу, где мы разбиваем бутылки с алкоголем. Водка у русских – это же стратегический продукт, – шутит он.
На бетонных плитах блокпоста красуется надпись "Путин х**ло", рядом – куча бутылочных осколков.
Через некоторое время парень в камуфляже начинает нервничать. Заметно, что ему надоедает наше присутствие.
– Так, все. Приезжайте завтра. Будет руководство, оно вам все расскажет, мы комментировать ничего не станем.
"Ваши документы, пожалуйста"
Мы возвращаемся на пропускной пункт на следующий день.
Вместе с двумя парнями в балаклавах блокпост патрулирует тот же мужчина из "Днепр-1". Рядом – двое военных с автоматами из батальона "Херсон". Как уточняет один из них, военные находятся на блокаде "для охраны правопорядка".
– В акции участия не принимаем, мы вам не нужны, вам нужны активисты, – отвечают.
Поток машин в Крым практически не прекращается. Обыск содержимого автомобиля доведен активистами до автоматизма.

За два с лишним месяца обе стороны успели хорошо изучить друг друга и общаются невербально. Часто все происходит на уровне взглядов, жестов и эмоциональных ощущений.
Типичный обыск машины начинается и заканчивается взаимным обменом приветствиями. Водитель молча выходит из автомобиля, открывает багажник. Активист в форме осматривает содержимое, приподнимая верхние вещи. Багажник закрывается, водитель уезжает по прямой, в оккупированный Крым.
Когда кто-то пытается провезти то, что, по мнению "блокадников", запрещено, возникают споры о том, "почему нельзя". Моментально образуется очередь из трех-четырех автомобилей.
Привычный для всех ритм нарушается.
– Вот ты мне не разрешаешь проехать. Объясни, на каком основании? Я домой еду! – возмущается водитель микроавтобуса.
– Вы дверь везете, – спокойно отвечает парень в балаклаве. Он уже привык к подобным разъяснительным беседам.
– И что? Вот мои документы. Я – гражданин Украины, прописка у меня украинская, – продолжает водитель.
Параллельно все тот же усатый активист объясняет нам, что водитель изначально вез пять дверей, а это по правилам блокады считается "товаром на продажу". Чтобы обойти запрет, мужчина начал возить по одной двери, но на третий или четвертый раз его попросту не пустили.
Переубедить "блокадника" так и не удается. Он остается при своем даже после десятков аргументов, вроде "я там живу", "у меня ремонт" и "вот мой украинский паспорт".
Уточняем, где же крымские татары на блокаде и чем они занимаются.

– Пройдите в лагерь, там их палатка стоит, – мужчина из "Днепр-1" указывает на место возле трассы в двухстах метрах от блокпоста. Лагерь состоит из гостевого барака и нескольких армейских палаток, в каждой из которых живет отдельный батальон.
С бронебойными на блокадников
Лагерь выглядит опустевшим – сильный порывистый ветер, свойственный климату Южной Украины, загнал участников блокады в палатки. Над крымскотатарской палаткой развеваются флаги, один из которых – национальный. К нам выходит Рустем. Интересуемся, почему на блокпосту не стоят крымские татары.
– Этим занимается "Правый сектор", – отвечает он.
– А вы чем занимаетесь?
– Освобождением Крыма, – улыбаясь парирует собеседник.
Разговор заходит о последних событиях – подрыве электроопор. После того, как активисты в шуточной форме перебирают всевозможные версии, кто это мог сделать (у каждого из "блокадников" заготовлен свой вариант – от "бобры перегрызли" до "ветер был сильный"), Рустем рассказывает о столкновении с Нацгвардией:
– Для нас загадка, почему это произошло. Мы их кормили, одевали, делились формой, которую нам волонтеры передавали. Мне Ленур Ислямов сказал, что я за них отвечаю: чтобы у них постоянно было мясо и сигареты. Когда машина сломалась, они не к своему начальству, а к нам бегали. А потом на штурме их и увидел. Люди, которых я одевал, стояли напротив. О чем тут еще можно говорить?

– Что было во время самой атаки?
– Не было полноценной схватки, мы пытались их задержать, даже руками не били. Если бы наши ребята, прошедшие АТО, применили силу, им непросто пришлось бы. А они били прикладами, клацали затворами, с боевыми патронами. А Кива даже с бронебойными был.
– А откуда вы это знаете?
– Он отнекивался, не хотел вынимать магазин, а Ленур извернулся и отстегнул его. Патроны оказались с красной полоской – бронебойные.
– Вы пытались объясниться на месте, избежать столкновения?
– Я ему говорил: "Илья, ты же борешься с наркотиками, что ты тут делаешь? Езжай, лови наркоторговцев". Он отвечал: "Ты не волнуйся, меня хватит на все. Справлюсь тут и поеду работать. Я должен зачистить это место, чтобы дать возможность "Укрэнерго" провести ремонтные работы. У меня приказ". Я спрашивал у него: "Для чего ты взял автомат? Ты будешь в нас стрелять?" – "Нет". – "Так зачем он тебе?" – "Тут приграничная зона". – "Да какая приграничная зона? Скажи честно, зачем взял автомат?" Он молчит.
Через какое-то время в лагерь заезжает джип. Водитель, бородатый мужчина в форме с шевроном "Айдар" на плече, не открывая дверь, спрашивает, что мы здесь делаем. Во внедорожнике еще трое "айдаровцев". Водитель проверяет удостоверение, шутит про LifeNews. Услышав, что мы из Киева, успокаивается и дает добро на съемку.
К Медведчуку с двумя мартини
Эту же машину встречаем на блокпосту "Каланчак". Здесь в разы больше активистов. Как и на Чаплынке, все в камуфляже разных мастей. Те, кто помоложе, – в балаклавах. Многие хаотично расхаживают поперек трассы.
Вдалеке размеренно крутятся лопасти трех гигантских ветряков, генерирующих электричество для приграничного с Крымом поселка Червоный Чабан.
Первым к нам подходит совсем молодой парень в ярко-зеленом камуфляже и балаклаве.
– Я зеленый человечек, а вы кто? – шутя приветствует он.
Лагерь находится близко от блокпоста, и атмосфера здесь в разы живее, чем у соседей. Часто досматривают машин в две полосы, группами по четыре-пять активистов. Из-за этого водители часто выглядят растерянными, а то и напуганными.

Синий микроавтобус пытается провезти генератор. Активист с шевроном "Правого сектора" кидает водителю привычное в таких случаях "разворачивай". Тот даже не пытается спорить и молча уезжает.
Случаев c "запрещенными грузами" здесь в разы больше. Когда водители начинают активно спорить и доказывать свою правоту, в конфликт вмешивается "Айдар".
– Вот ночью пытался проскочить один деловой на "Порше", хвастался, что к Медведчуку едет, – рассказывает коренастый "айдаровец". – Мы его поймали, он еще долго возмущался, потом набрал какого-то своего СБУшника, тот его забрал. Мы же все делаем по правилам.
Лавируя между бетонными плитами, быстро проезжает машина ОБСЕ. Их не досматривают.
– Проехал, – пренебрежительно кидает "айдаровец".
– Вот скажи мне, кого он повез? Полная машина людей, – возмущаясь, подключается к разговору другой.
Подходит главный по блокпосту – харизматичный мужчина под 60, в форме и берете с тризубом. На плече – шеврон "Правый сектор". Он представляется как Михайло или "просто Степ".

– Вот, видите, свечки раздаем, абсолютно безвозмездно, – Михайло кладет на бетонную плиту посреди дороги пакетик, полный восковых свеч. Активисты с мальчишеским задором хватают по паре штук, попутно перекрикиваясь "дай мне" и раздают водителям.
– Это вам. Или можете передать российским пограничникам, – молодой парень в балаклаве вручает водителю несколько свечек. Тот растерянно улыбается и благодарит.
Жажда справедливости
Степ проводит нас в гостевой барак. На стене висят крымскотатарский и украинский флаги, между ними икона. По грунтовому полу гуляет кот. За столом двое пожилых крымских татар пьют чай с мандаринами и что-то обсуждают на родном языке.
Старый "правосекторовец" заваривает кофе, закуривает и садится за стол, давая понять, что готов к разговору.
– Мы здесь для того, чтобы Крым был украинским, – устало произносит активист. – Я хоть из Западной Украины, но родственники у меня в Крыму, бабушка, прабабушка похоронены там.
Родственные связи с Крымом есть у многих участников блокады. Поэтому освобождение полуострова для них скорее не геополитическая цель, а что-то вроде жажды справедливости.
До этого Степ воевал на Донбассе. Говорит, на блокаде много тех, кто "пришел сюда с Востока". Рассказывает последние новости об усиленном военном присутствии с той стороны границы.
– Это прифронтовая зона, парни, а что ж вы думали? – резюмирует он.
Несмотря на то, что разговор идет о гражданской блокаде, бывший военный никак не избавится от милитаристской риторики.
– И сегодня давать ордена тем людям, которые не выполнили военный статут и сдали Бельбек? Кому? Военный должен быть военным до конца, – рассуждает старый активист.
Наш разговор перебивает молодой активист. Просунувшись в дверной проем, он спрашивает, что делать с бэушным генератором, едущим в Крым.
– Сходи и посмотри, что там, – невнятно отвечает Степ, попутно объясняя, что если генератор везут по документам в детский дом или дом престарелых, то машину пропустят, а если "для себя" – то нет.

Через какое-то время главный на блокпосту решает проверить обстановку и выходит на улицу.
Белобородый крымский татарин, который до этого пил чай в бараке, монотонно рубит дрова возле палатки.
– Мы здесь для моральной поддержки, да и по строительству помогаем, обшиваем все. Лагерь на Чаплынке отстроили, здесь на Каланчаке баню будем ставить, чтобы ребятам было где помыться, – рассказывает он. Свое имя не называет и просит, чтобы его не фотографировали, так как постоянно ездит домой в Крым.
Сам он из сельской местности и рассказывает, в каких условиях в Крыму оказались его родственники и близкое окружение.
– Как-никак в доме есть печка, лампа, мы выживем. Но власти давят. В том году акция была, когда россияне войска вводили, – в Грушевке перекрыли дорогу. Там такой шум стоял! В этом году открыли дело – по видеокадрам опознали и штрафуют всех подряд, даже тех, кто просто проходил. У обычного штрафа потолок 5-8 тысяч рублей. Крымскому татарину – 40 тысяч рублей. У нас друзья – коммерсанты в Крыму. Они говорят: "Отрезайте!" Я им: "Что ты говоришь? У тебя же холодильник полный товара". – "Отрезайте, черт с ним. Там разберемся. Период надо какой-то переждать".
Мы все здесь пацифисты
Серые провинциальные Каланчак и Чаплынку, с которыми с недавних пор соседствует блокада, не отличить друг от друга.
Местные жители неохотно говорят о блокаде или о подрывах ЛЭП. Происходящее здорово нарушает их привычный тихий ритм жизни.
– Подорвали и чуть не оставили весь район без света, вот что я думаю, – местная жительница не останавливается, отвечая на вопрос, а даже ускоряет шаг.
Высказывать свое мнение здесь не привыкли. Часто можно услышать универсальное "мы за мир" или "лишь бы не было войны".
Улыбчивый мужчина спрыгивает с велосипеда, соглашается поговорить, но просит не снимать.
– Я считаю так: куда смотрит государство? Почему это делают люди, почему власти сами не отключили свет? Если бы это официально сделало государство, никаких проблем бы не было, – он возвращается на велосипед и вдогонку через плечо кидает: "А вообще, мы все здесь пацифисты".
– Вот я не понимаю, – удивляется угрюмый продавец на рынке, – дружили ведь раньше, ездили друг другу, а сейчас что? Да и зачем было взрывать, линии-то закольцованы. Мы им что-то отрежем, они нам что-то. Это же написано в любом школьном учебнике по физике.
Для местных чиновников блокада постепенно превратилась во что-то досадное.
Главный милиционер Каланчакского района Андрей Третяк обижается, что сотрудничество активистов с местной милицией практически прекратилось. Не сравнить с началом блокады.

– Много раз мы пытались все объяснить их руководству. Понимают, принимают, но все равно делают по-своему. Они не видят в нас партнера, считают взяточниками и коррупционерами. Что с нами нельзя разговаривать ни на какие темы, что мы все продаем. Это их право.
После нескольких минут общения становится ясно, что милиционер может рассказывать долго и по факту.
– К нам жалобы поступают 2-4 раза в день – и днем, и ночью. Люди звонят на 102, говорят, что на блокпосту лезут в сумки и забирают продукты.
– Как реагируете на жалобы?
– Принимаем заявления, предупреждаем и все. У каждого есть мнение и право его высказать, а наша работа выслушать и принять меры.
Те же обиды и претензии к "блокадникам" и у главы местной госадминистрации Анны Загорулько.
– Обычно по суточной сводке у нас 3-4 обращения, чаще всего от проезжающих. Жалуются на действия активистов. Те при досмотре автомобилей и стекла могут побить, и заставить продукты выбросить, и вино вылить.
Местным блокада безразлична. Те, у кого родственники в Крыму, еще ездят на полуостров, а остальные перестали. Правда, люди побаиваются "айдаровцев", которые ходят в балаклавах по улицам, иногда грубят людям, были даже случаи, когда угрожали гранатой.
Напоследок чиновница бросает:
– Знаете, как у нас это называют? Махновщиной.
Ян Днепровский, Тарас Ибрагимов, QirimInfo, для УП
http://www.pravda.com.ua/rus/articles/2015/12/4/70913..0:580:55
0:580:55

Посилання
www.pravda.com.ua

Джерело