Девятый день мая
Мой дед, со стороны отца, родился в 1915-том. Точной даты нет. Вторая мировая пришлась на расцвет его молодости. Казалось бы, есть что вспомнить и рассказать…
Он никогда не рассказывал о войне. Всё. что угодно: о труде учителем в селе, про сельхозработы, про клейстер и постройку домов. Но ничего про войну. Ни слова о целом десятилетии из его жизни. Словно он его вышвырнул их своей памяти, изгоняя из себя нечто ненужное. Настолько ненужное, чтобы не уделить даже одного слова для внука.
Спустя годы, в беседе с отцом о прошлом, всплыли такие подробности, что я, отчасти, согласился бы не знать их вовсе.
Я всегда считал, что у моего отца не было ни братьев, ни сестёр. Я ошибался. Было. Еще два брата.
Мой дед в свои 92 года копал огород и ездил на велосипеде. Он был сильным человеком, настолько сильным, чтобы пережить смерть молодой жены и первенца. От голода.
Он был неустрашимым. Он похоронил вторую жену, скончавшуюся от продолжительной болезни после того, как их сын подорвался на мине в лесу.
Он был мужественным человеком. В 1949 году родился мой отец. В ссылке.
Он был моим дедом. Он никогда не рассказывал о войне. Он не хотел её помнить. Он хотел никогда её не знать, чтобы не помнить.
Мой дед, со стороны мамы, родился в начале двадцатых прошлого века. Он тоже встретил войну в расцвете сил. Как раз таким молодым, чтобы быть угнанным на работы в Германию.
Он был не менее сильным. Стал мастером на немецкой фабрике. Спустя десятилетия неродная Германия вспомнит о нём и пришлёт целых 1700 евро. А советская родина-уродина десятилетия назад репрессирует и пошлёт его в ссылку. За то, что посмел остаться в живых.
Он был не менее мужественным. Но ни слова о войне, о немцах или о сволочах из НКВД. Ни слова.
Я уверен — они бы никогда не хотели бы знать эту войну. Тем более повторять.
И когда я вижу улыбки на лицах «вытиранов», трясущих иконостасом фальшивых орденов, рассказывающих всем подряд, как они смело шли в атаку с винтовкой против танков, мне становится жутко противно и тошно на душе.
Моих дедов уже нет в живых. Бремя пережитого было столь тяжким, что они ничего так и не рассказали. Они предпочли уйти и унести всё с собой, желая уберечь потомков от того кошмарного ужаса пережитой войны. Чтобы никто больше не знал. Чтобы никогда вновь.
